Неточные совпадения
Не
горы с места сдвинулись,
Упали на головушку,
Не Бог
стрелой громовою
Во гневе грудь пронзил,
По мне — тиха, невидима —
Прошла гроза душевная,
Покажешь ли ее?
—
Стрела бежит, огнем палит, смрадом-дымом душит. Увидите меч огненный, услышите голос архангельский…
горю!
Робок, наг и дик скрывался
Троглодит в пещерах скал,
По полям номад скитался
И поля опустошал.
Зверолов, с копьем,
стрелами,
Грозен бегал по лесам…
Горе брошенным волнами
К неприютным берегам!
… В Люцерне есть удивительный памятник; он сделан Торвальдсеном в дикой скале. В впадине лежит умирающий лев; он ранен насмерть, кровь струится из раны, в которой торчит обломок
стрелы; он положил молодецкую голову на лапу, он стонет; его взор выражает нестерпимую боль; кругом пусто, внизу пруд; все это задвинуто
горами, деревьями, зеленью; прохожие идут, не догадываясь, что тут умирает царственный зверь.
В одну минуту вылетел русак, как
стрела покатил в
гору, ударился в тенета, вынес их вперед на себе с сажень, увязил голову и лапки, запутался и завертелся в сетке.
Усадьба Козлово стоит на высокой
горе, замечательной тем, что некогда, говорят, в нее ударил гром — и громовая
стрела сделала в ней колодец, который до сих пор существовал и отличался необыкновенно вкусной водой.
Повернусь я опять назад к востоку, а тень-то, тень-то от нашей
горы далеко по озеру, как
стрела, бежит, узкая, длинная-длинная и на версту дальше, до самого на озере острова, и тот каменный остров совсем как есть пополам его перережет, и как перережет пополам, тут и солнце совсем зайдет, и всё вдруг погаснет.
— Батюшка, князь Афанасий Иванович, как тебе сказать? Всякие есть травы. Есть колюка-трава, сбирается в Петров пост. Обкуришь ею
стрелу, промаху не дашь. Есть тирлич-трава, на Лысой
горе, под Киевом, растет. Кто ее носит на себе, на того ввек царского гнева не будет. Есть еще плакун-трава, вырежешь из корня крест да повесишь на шею, все тебя будут как огня бояться!
Башкирцы с Шарной
горы пустили в них свои
стрелы и бросились в улицы.
Уж с утра до вечера и снова
С вечера до самого утра
Бьется войско князя удалого,
И растет кровавых тел
гора.
День и ночь над полем незнакомым
Стрелы половецкие свистят,
Сабли ударяют по шеломам,
Копья харалужные трещат.
Мертвыми усеяно костями,
Далеко от крови почернев,
Задымилось поле под ногами,
И взошел великими скорбями
На Руси кровавый тот посев.
И смолкнул ярый крик войны:
Все русскому мечу подвластно.
Кавказа гордые сыны,
Сражались, гибли вы ужасно;
Но не спасла вас наша кровь,
Ни очарованные брони,
Ни
горы, ни лихие кони,
Ни дикой вольности любовь!
Подобно племени Батыя,
Изменит прадедам Кавказ,
Забудет алчной брани глас,
Оставит
стрелы боевые.
К ущельям, где гнездились вы,
Подъедет путник без боязни,
И возвестят о вашей казни
Преданья темные молвы.
В большом ауле, под
горою,
Близ саклей дымных и простых,
Черкесы позднею порою
Сидят — о конях удалых
Заводят речь, о метких
стрелах,
О разоренных ими селах;
И с ними как дрался казак,
И как на русских нападали,
Как их пленили, побеждали.
Курят беспечно свой табак,
И дым, виясь, летит над ними,
Иль, стукнув шашками своими,
Песнь горцев громко запоют.
Как сильной грозою
Сосну вдруг согнет;
Пронзенный
стрелою,
Как лев заревет;
Так русский средь бою
Пред нашим падет;
И смелой рукою
Чеченец возьмет
Броню золотую
И саблю стальную,
И в
горы уйдет.
Блистал конь бел под ним, как снег Атлантских
гор,
Стрела летяща — бег, свеща горяща — взор,
Дыханье — дым и огнь, грудь и копыта — камень,
На нем — Малек-Адель, или сражений пламень.
Это ловкое, стройное тело с рыжей головой напоминало мне древние
стрелы, — обмотанная смоляной паклей и зажженная, летит в темной ночи
стрела на чье-то
горе и разор.
Саша садилась, летела
стрелой,
Полная счастья, с
горы ледяной.
Блеснула шашка. Раз, — и два!
И покатилась голова…
И окровавленной рукою
С земли он приподнял ее.
И острой шашки лезвее
Обтер волнистою косою.
Потом, бездушное чело
Одевши буркою косматой,
Он вышел, и прыгнул в седло.
Послушный конь его, объятый
Внезапно страхом неземным,
Храпит и пенится под ним:
Щетиной грива, — ржет и пышет,
Грызет стальные удила,
Ни слов, ни повода не слышит,
И мчится в
горы как
стрела.
Пустился косой, как из лука
стрела. Бежит, земля дрожит.
Гора на пути встренется — он ее «на уру» возьмет; река — он и броду не ищет, прямо вплавь так и чешет; болото — он с пятой кочки на десятую перепрыгивает. Шутка ли? в тридевятое царство поспеть надо, да в баню сходить, да жениться («непременно женюсь!» — ежеминутно твердил он себе), да обратно, чтобы к волку на завтрак попасть…
Не стучит, не гремит, ни копытом говорит, безмолвно, беззвучно по синему небу
стрелой калено́й несется олень златорогий… [Златорогий олень, как олицетворение солнца, нередко встречается в старинных песнях, сказках и преданиях русского Севера.] Без огня он
горит, без крыльев летит, на какую тварь ни взглянет, тварь возрадуется… Тот олень златорогий — око и образ светлого бога Ярилы — красное солнце…
— Я, — говорит, — далеко не уйду, — только на ту
гору поднимусь: мне траву нужно найти — ваш народ лечить. Пойдем со мной; я с колодкой не убегу. А тебе завтра лук сделаю и
стрелы.
В 1777 году, во время похода в Судакских
горах, был ранен в шею и в голову
стрелою и в руку кинжалом. Обессиленный от потери крови, он упал и был взят в плен турками.
— Ступайте на тот свет, дорога всем просторна! — встретили их голоса, и передние воины, осыпанные градом
стрел, покатились вместе с конями под
гору.
— Ступайте на тот свет, дорога всем просторна! — встретили их голоса, и передние воины, осыпаемые градом
стрел, покатились вместе с конями под
гору.
Хвала бестрепетных вождям!
На конях окрыленных
По долам скачут, по
горамВослед врагов смятенных;
Днем мчатся строй на строй; в ночи
Страшат, как привиденья;
Блистают смертью их мечи;
От
стрел их нет спасенья;
По всем рассыпаны путям,
Невидимы и зримы;
Сломили здесь, сражают там
И всюду невредимы.